Planeta curata

НАШ ДОМ – ЗЕМЛЯ

А.Л. Чижевский

ГНЕВЫ СОЛНЦА(1)

 

Необходимо рассказать о том, как автор этих строк пришёл к изучению данного вопроса — вопроса нового и в то же время давно смущавшего ум пытливого человека. Мне довелось стать расшифровщиком замечательных наблюдений древних летописцев. За многие века существовали письменности, высеченные на каменных или мраморных глыбах, начертанные на пергаментах и льняной бумаге. Сотни высококультурных людей тех далёких времён обращали настойчивые и пытливые взоры на поразительную одновременность солнечных и земных явлений! В 1914 году меня увлекла мысль об этой необычайной синхронности. В магазинах, в букинистических лавках и на книжных базарах Москвы, Петрограда и Калуги я мог приобрести русские летописи и зарубежные анналы и хроники, вчитывался в них и старался понять одновременность явлений, протекающих на Солнце и Земле. Я пытался ещё тогда вскрыть эту закономерность, не представляя себе, чтo она значит.

Александр Леонидович Чижевский (26 января [7 февраля] 1897, Цехановец, Царство Польское[1] — 20 декабря 1964[1][2], Москва, РСФСР, СССР[1]) — советский учёный, биофизик, один из основоположников космического естествознания и космической экологии, представитель русского космизма[3].

Я должен теперь же сказать, что мысль об особом солнечном влиянии на организм принадлежит не мне одному, а сотням и тысячам тех летописцев и хроникёров, которые записывали необычайные явления на Солнце, глад, моровые поветрия и другие массовые явления на Земле. Но я облёк древнюю мысль в форму чисел, таблиц и графиков и показал возможность прогнозирования(2).

Мои работы в Московском археологическом институте в период 1914-1917 годов вплотную сталкивали меня с этими явлениями, на которые я обратил пристальное внимание.
Замечательные совпадения во времени ряда земных и солнечных явлений были только отмечены, но это совпадение никогда не было изучено. Китайский энциклопедист Ма-Туан-Лин, живший задолго до нашей эры, авторы древних арабских и армянских записей, Киево-Печерские и Новгородские летописцы, создатели галльских и германских хроник, которые мне пришлось расшифровывать и комментировать в своих научных работах по всеобщей истории или археографии, зачастую сопоставляли явления, отмеченные на Солнце, в виде тёмных «образований» (слово «пятно» было введено в начале семнадцатого века) с земными явлениями в виде грандиозных геофизических катастроф, смертоносных эпидемических заболеваний и массового голода. Эти замечательные наблюдения, повторяющиеся из века в век и зафиксированные в разных странах, вынудили меня к тому, что я обратил на них самое серьёзное внимание и решил сам разобраться в их правдоподобности, в их достоверности.

Изучение летописей, анналов и хроник даёт полную уверенность в том, что все виды обычных геофизических событий являются членами одной системы: поражения засухой быстро сменяются поражениями от воды. Вместе с этими атмосферными явлениями узнаёшь о давно неслыханном землетрясении во многих странах или целых континентах. Извергаются вулканы, но тут же пресса сообщает о полярных сияниях, видимых во всей Европе и даже в субтропических странах. Проходит ряд лет, и все эти разнообразные события затихают. Приходится смотреть на метеорологические и геофизические явления как на звенья единой цепи — системы всего тела Земли(3).

Первые наблюдения в этом направлении были сделаны мною летом 1915 года. Как раз этим летом я получил возможность вести зарисовки солнечной поверхности, пользуясь мощным телескопом Секретана. Первые уроки зарисовок мне дал знакомый нашей семьи доцент (впоследствии профессор) Сергей Николаевич Блажко, специалист по переменным звёздам.
Я решил вести тщательные наблюдения за самим собой, записывая изменения в тех или иных отправлениях моего организма. В течение восьми месяцев мною был собран материал, который я мог обработать статистически и затем сравнить полученный результат с ежедневными астрономическими наблюдениями за Солнцем. Когда в начале 1916 года я получил возможность заняться обработкой материала, я был поражён полученными результатами, настолько они хорошо совпадали с принятой мною рабочей гипотезой.

В то же время я предложил некоторым своим знакомым записывать, по выработанной мною анкете, те же явления, не сообщая им о цели записей. Я раздал двадцать пять анкет, затем синхронизировал по дням полученные данные и сравнил их с деятельностью Солнца. Совпадение пиков кривых оказалось удивительным! Это было откровением, поразившим моё воображение, и я вдохновенно приступил к разработке вопроса. К этой работе я привлёк статистику массовых явлений самого разнообразного характера и всюду находил полное подтверждение моему наблюдению. Только теперь, спустя почти полстолетия, об этих вещах можно говорить без боязни быть осмеянным и опозоренным. Мировая наука уже подбирается к этим явлениям и ловит их за ушко. Наука, занимающаяся изучением этого вопроса и вопросов сопредельных, была названа мною космической биологией (космобиологией, биокосмикой и т. п.) и уже давно вошла в состав биологических наук во всём мире.

В начале 1917 года эти записи были мною обработаны и в итоге дали тот же результат, который был мною получен ранее: сильные пертурбации на Солнце почти во всех случаях и у большинства лиц одновременно вызывали определённые изменения при повышенной нервной возбудимости, резко выраженную эмоциональность и избыток моторики.
Некоторые такое состояние характеризовали как экзальтационное или как «избыток жизненной энергии». При обработке собранных данных мною было замечено, что в записях многих лиц обнаруживается недельный, двухнедельный и четырехнедельный периоды, то есть как раз те периоды, которые мы находим в солнцедеятельности и которые происходят от движения возмущённых мест на Солнце при вращении его вокруг своей оси. Так, например, промежуток времени, занимаемый движением пятна, с момента его появления на восточном краю Солнца до вступления его в плоскость центрального солнечного меридиана, равен 6-7 дням; промежуток времени, занимаемый движением пятна по всему видимому диску, колеблется в пределах 13—14 дней. Если пятно сохраняет ещё свою жизнедеятельность, оно, пройдя раз по диску, появляется на прежних местах через 26-28 дней. Почти во всех записях, полученных мною, самыми отчётливыми оказались периоды в 13-14 и особенно — в 27-28 дней.

Ещё со времени появления работ Гельпаха, Декстера, Лемана и Педерсена, Нижегородцева и других, стало известно о влиянии на психическую деятельность ряда метеорологических факторов, как-то: барометрического давления, температуры, степени влажности воздуха и т. д. Однако вопрос о соотношении между взрывами на Солнце и физиологическими явлениями, если не считать беглых, но прозорливых высказываний знаменитого астронома Гершеля и естествоиспытателя и врача Л. Буцорини, не исследовался.

Доктором Афанасием Семеновичем Соловьёвым в Петрограде, по моей просьбе, были организованы наблюдения над дефективными детьми, находящимися в одном из патронатов. Ещё задолго до моего обращения к нему медицинским и административным персоналом патроната было замечено, что поведение детей иногда резко отличается от средней нормы. В такие дни часто происходят свалки и драки, кончающиеся нанесением ушибов или увечий. Для возникновения подобного рода коллективных действий бывает достаточно малейшего повода, ничтожного предлога. Заинтересовавшись этими явлениями, я просил предоставить мне данные сведения за более или менее продолжительное время, дабы сличить их с периодами активности Солнца. И в этом случае я получил положительный результат. Таким образом, несмотря на недостаточность представленных мне данных, я мог считать, что арсенал моих наблюдений был пополнен ещё рядом доказательств(4).

Весной 1917 года, сразу же после защиты кандидатской диссертации, по согласованию с профессором Александром Ивановичем Успенским и профессором Николаем Ивановичем Кареевым, я принялся за составление докторской диссертации на тему «О периодичности всемирно-исторического процесса». Материал для диссертации был собран мною за 1915-1917 годы. По совету А. И. Успенского я переговорил об этом с профессором Сергеем Фёдоровичем Платоновым и просил его быть моим вторым оппонентом. Целых три дня мы разговаривали с Сергеем Фёдоровичем, который изучил мои синхронистические таблицы, после чего было получено его согласие. Как Николай Иванович Кареев, так и Сергей Фёдорович Платонов были в то время членами-корреспондентами Академии наук.

Диссертация через год была готова и защищена в одной из аудиторий Московского университета в присутствии Учёного совета Московского археологического института и трёх лиц от историко-филологического факультета Московского университета. В некотором роде тема диссертации была сенсационной, но мало кто в те холодные и голодные месяцы думал о науке, и поэтому публики совсем не было. Защита свелась к чисто формальному чтению выводов. Оппоненты прислали свои письменные отзывы, и члены комиссии подписали протокол. Ещё через год я значительно расширил свой труд, и он, напечатанный на машинке, занимал уже более 900 страниц большого формата. Экземпляр труда я передал Анатолию Васильевичу Луначарскому. Ознакомившись с ним, он вызвал меня к себе домой, и, сидя за чашкой чаю, мы обсуждали вопрос о том, как осветить мою концепцию светом исторического материализма. Он обещал мне это сделать сам и даже написать введение, но, увы, так и не выполнил своего обещания. Он хотел по этому вопросу посоветоваться с В. И. Лениным, но в то время было всё некогда, а затем Владимир Ильич заболел. Так мой труд в этой его чисто теоретической части остался незавершённым и полностью не изданным, к большому моему огорчению. В моем докладе, опубликованном на французском языке в 1939 году (Вторая конференция по биологическим ритмам, Утрехт), названном «Космическая биология и ритмы внешней среды», я писал:
«Космос или точнее космо-земной окружающий нас мир представляет собой источник бесконечного количества сигналов, непрерывно бомбардирующих нас со всех сторон. Если бы все эти сигналы воспринимались нашим сознанием, то жизнь человека предельно сократилась бы, ибо тотчас же после начала процесса жизни наступило бы катастрофическое переутомление организма. Пределы световых и звуковых колебаний ограничены. Для восприятия прочих бесчисленных сигналов природа не одарила нас специальными органами. Но некоторые весьма смутные, расплывчатые и тёмные наши ощущения, а также и физические приборы, далеко несовершенные, говорят о том, что окружающий нас мир преисполнен вибрациями, колебаниями, толчками, потоками, возмущениями и т. д. Не доходя до сознания, они могут явиться причиной ряда ощущений, вызвать «беспричинное» чувство бодрости или угнетения, склонить организм к болезни или к выздоровлению, способствовать или мешать творческой работе и т. д., то есть создают среду, в которой цветёт или увядает, радуется или печалится, волнуется или успокаивается, творит или бездействует, выздоравливает или умирает человек.
Мы говорим здесь о среде жизни, создаваемой неведомыми нам силами окружающей природы. Только наше малое знание создаёт иллюзию свободы, независимости от этих сил. Мы уверенно двигаем по желанию членами нашего тела, качаем головой, машем руками, и нам кажется, что мы свободны в выборе нашего поведения. Но мы забываем, что все эти движения мы можем делать только тогда, когда не встречаем препятствий со стороны внешней среды. Однако сколь беспомощны становимся мы, когда пробираемся ощупью в тёмном помещении. Мы стремимся обострить наши чувства, вытягиваем руки, как щупальца, напрягаем слух и зрение — замедляем наш ход до возможного предела.
Мы живём в нашем мире так, как если бы он был ярко освещён миллионами огней, забывая, что живём, по существу, почти что в полной темноте. Но об этом нам напоминает наука! Она указывает на способы освещения нашего пути: она требует изучения окружающей нас среды.
Одной из основных задач космической биологии является в первую очередь изучение и выявление пагубных влияний тех или иных воздействий внешней среды на человека. Подобно тому, как мы снабжены органами и функциями, позволяющими нам устранять себя от внешних влияний (веко устраняет действие света, сон — выключает кору головного мозга из внешнего мира), космическая биология должна нас снабдить техническими приборами, которые позволят нам защитить себя от многочисленных и многообразных пагубных влияний космоса и, наоборот, облегчить нам доступ воздействий полезных, благотворных».

Итак, живой организм со всех сторон окружён грозными опасностями. С некоторыми из них человек уже научился бороться и защитил себя от них. Мы отчасти умеем охранять себя от неблагоприятного влияния погоды, дождя, снега, града, высокой влажности, холода, излишней освещённости и т. д. Человек изобрёл громоотвод и отвёл молнию в землю. Однако стены наших домов не защищают нас от перемен барометрического давления, от многих излучений Земли, Солнца и космоса. Некоторые из этих излучений, так называемые жёсткие лучи, проходят через толстые и прочные стены, проходят сквозь человека и оказывают на него то или иное влияние. <…>

Здоровый человек обычно не чувствует действия солнечных излучений подобного рода, но помимо его воли подсознательные физиологические механизмы реагируют на некоторые эти влияния изменением реактивности, функциональными изменениями нервной или сердечно-сосудистой системы. Мы не умеем предотвращать как появление взрывных феноменов на Солнце или магнитных бурь на Земле, так и избегать силовых полей вокруг нашего организма, на которые реагируют наши ткани, органы и, в первую очередь, нервная система. Наше тело насквозь пронизывается электромагнитными излучениями и некоторыми корпускулярными потоками и реагирует на них с величайшей чувствительностью. Чтобы обнаружить эти реакции организма на космические излучения, надо было обратиться в первую очередь к исследованиям статистического характера, то есть заняться просмотром «больших чисел». С этого я и начал свои исследования.

Основное внимание было обращено мною на Солнце — космический объект исключительной мощи, вседержитель Земли, лучи которого не только ласкают наше тело и радуют наши глаза, но который может гневаться, и этот гнев ужасен для всего неживого и особенно для всего живого на Земле. Как мало мы ещё знаем о солнечных излучениях! Сотни выдающихся умов посвятили свои труды изучению Солнца как небесного тела и различных циклических явлений на его поверхности и в его глубине. Этим занимались астрономы, астрофизики, гелиофизики. Выяснилось, что десятки различных явлений в атмосфере Земли и её литосфере обязаны своим происхождением цикличным солнечным процессам. Этим вопросом занимались физики, геофизики, геологи и метеорологи. Наконец, внимание человека было привлечено цикличностью некоторых биологических процессов, которые по времени совпадали с циклами активности Солнца. Этот вопрос ныне изучается биофизиками, биологами и врачами в ряде стран Европы, Азии и Америки. Всестороннее изучение показало, что большинство явлений в растительном и животном царстве (биосфера Земли) подчинены одиннадцатилетнему циклу и имеют место приблизительно через сутки (или немногим более) после прохождения возмущённого места через центральный меридиан Солнца.
Теперь можно говорить об этом, говорить смело, не боясь, что автора примут за... мракобеса. Мировая литература по данному вопросу насчитывает уже около тысячи биологических и медицинских исследований, биологи публикуют монографии, посвящённые этому вопросу. <…>

Материалы для своих работ я вскоре, по распоряжению Николая Александровича Семашко, стал получать непосредственно из Наркомздрава от доктора Петра Ивановича Куркина, ставшего одним из явных сторонников и защитников моих работ. Узнав меня ближе, он раскрыл передо мной многие из своих статистических драгоценностей, коллекционированных им на протяжении ряда десятилетий. Так, например, он предоставил в моё распоряжение древнейшую статистику чумных заболеваний в Аугсбурге, давно полученную им в подарок от немецкого профессора Рессле.

Когда я начинал свои исследования, каждая мелочь, говорившая об их справедливости, была мною принята во внимание. Я не только просмотрел тысячи книг на разных языках, где могли попасться какие-либо сведения по данному вопросу, но и обращался к ряду лиц, которые, как мне казалось, должны были кое-что знать в этом направлении. Роясь в различных материалах московских библиотек, я наткнулся на имя профессора Николая Михайловича Кулагина, известного зоолога и энтомолога, члена-корреспондента Петербургской Академии наук, профессора Московского университета, и поехал к нему. Он был крайне удивлен моим посещением.

— Ещё энтомолог Фёдор Петрович Кенией в 1870 году в книге о саранче, — сказал он, — установил 11-летнй период её размножения, совпадающий с периодом циклической деятельности Солнца. Я тоже кое-что сделал в этом направлении. Размножение саранчовых действительно как бы подчиняется этому периоду, но, знаете ли, об этих работах я не люблю говорить потому, что ещё не пришло время. Сейчас сопоставления такого рода рассматриваются как вульгаризация науки. Ну, уж коли Вы приехали ко мне, я покажу Вам мои неопубликованные таблицы и графики...
Николай Михайлович принёс из соседней комнаты папку с материалами и начал мне демонстрировать их.
— Вот налёты саранчи за прошлый век. Посмотрите, как хорошо совпадают массовые миграции саранчи с солнечной деятельностью.
Я был поражён всем тем, что мне сказал Николай Михайлович.
— Конечно, — продолжал он, — эти данные только слабый отзвук того, что будет открыто в будущем. Солнечные извержения суть явления космического порядка, и им должны соответствовать по грандиозности космические же процессы. Я — энтомолог, и не могу пройти мимо работ Карутерса. Ещё в конце прошлого века он сообщил о переселении саранчи с берегов Африки в Аравию. Тучи насекомых занимали пространство до шести тысяч квадратных метров и весили до сорока пяти миллионов тонн! Это явление уже космического порядка, и стоит оно в зависимости от космического же явления — извержений на поверхности Солнца. Это — только прелюдия к новому учению, ещё не созданному человеком. Займитесь-ка этим делом, это многообещающие перспективы...
— Я занимаюсь ими, Николай Михайлович, уже несколько лет...
— Ах вот как, ну тогда поздравляю вас — вы находитесь у истоков нового знания.
Я вынул из портфеля и показал ему мои кривые «зависимости» от Солнца. Он только ахнул.
— Да вы, оказывается, уже создали целый отдел научного знания. Но будьте осторожны. Вместо победы вас может постичь поражение, и тогда ваша наука заглохнет на долгие времена!

Только через тридцать лет энтомолог, член-корреспондент ВАСХНИЛ Николай Сергеевич Щербиновский продолжил наблюдения Ф. П. Кеппена и Н. М. Кулагина и подтвердил их на большом материале.

Итак, наше солнышко приходит в неистовство девять раз в столетие. Девять раз, по 2-3 года каждый раз, приступами его охватывают судороги, конвульсии, пароксизмы, и оно посылает в пространство осколки атомного и ядерного распада высоких энергий, мощные фотонные и радиоизлучения. Девять раз в столетие, в течение 2-3 лет каждый раз, все без исключения явления на Земле —  синхронно, в мертвом и живом царстве, приступами — приходят в конвульсивное содрогание: страшные ливни, наводнения, смерчи, торнадо, ураганы, бури, землетрясения, оползни, вулканическая деятельность, полярные сияния, магнитные и электрические бури, сокрушительные грозы и вызываемые ими пожары лесов, степей и городов.

Живая материя в эти годы приходит также в неистовство. Эпидемии и пандемии, эпизоотии и эпифитии проносятся по земному шару. Появляются резкие уклонения от обычного хода хронических и острых заболеваний, общая смертность во всех странах в эти годы достигает своих максимальных значений. Инфекционные заболевания претерпевают необычайные модификации. Число мутаций у растений резко увеличивается. Микробы и вирусы также испытывают бешенство солнечных корпускул и радиации. Им не уступает нервная система, этот тончайший прибор высокоорганизованных существ, насекомых, беспозвоночных и наконец приматов! — человека. Саранчовые совершают в эти годы опустошающие налёты, мигрируют якобы без особых внешних причин рыбы, птицы, грызуны, крупные хищники. Всё неживое и живое на планете приходит в движение! Всё волнуется, включается в общий вихрь волнений, беспокойства и смятения!

В наше время общее внимание гелиофизиков привлекает особый вид солнечных возмущений, известных под названием солнечных вспышек. Это сравнительно кратковременные явления, имеющие, однако, для Земли чрезвычайные последствия. Водород в некоторой области близ солнечного пятна, обладающий нормальной яркостью в свете, резко увеличивает свою яркость. Увеличение это длится не более 15-20 минут и затем становится нормальным. Это, казалось бы, малозначительное явление, оказывает исключительно важное влияние на некоторые земные процессы. Солнечные вспышки увеличивают ионизацию части ионосферы, что объясняется резким усилением ультрафиолетового излучения Солнца. Через сутки после вспышки наблюдаются геомагнитные бури и полярные сияния, причина которых лежит в корпускулярном потоке мощных энергий возбуждённых мест на Солнце — вспышек, которые сопровождаются извержениями, — или протуберанцами.<…>

Из статистических закономерностей, охватывающих огромный период времени и десятки тысяч случаев, родилось допущение о прямом влиянии циклической деятельности Солнца (в основном — влиянии вспышек и выбросов) на функциональное состояние нервной системы, родилось, чтобы укрепиться в дальнейших фундаментальных и многолетних исследованиях автора этих строк. Эти исследования позволили установить, что функциональное состояние нервной системы человека находится в прямой зависимости от прохождения возмущённых мест на Солнце через его центральный меридиан. <…>.

Не только одни летописцы, составители анналов и хроник были на моей стороне и уже прозревали грядущую науку за сотни лет, но я отыскал в истории естествознания твёрдые высказывания знаменитого английского астронома Вильяма Гершеля о связи между солнечными и земными явлениями — высказывания, над которыми обскуранты ехидно потешались более ста лет. К 1898, 1899 и 1904 годам относятся публикации немецкого учёного Фридлендера, заметившего, что половые отправления морского червя «Палоло» обнаруживают те же совпадения. Я отыскал с помощью швейцарских учёных наблюдения врача Киндлимана, относящиеся к 1910 году о том, что «внезапные смерти» приходятся на дни прохождения солнечных пятен через центральный меридиан Солнца.

В 1925 году Киндлиман опубликовал результаты своих наблюдений за 1904-1924 годы, что явилось прекрасным подтверждением моих работ, и, зная, что я его ищу, он прислал мне оттиск своей работы. Русский адмирал Н. А. Скаловский в 1908 году обратил внимание на то, что резкие усиления холерной эпидемии происходят в такие же солнечно-напряжённые дни.

Чем больше я зарывался в научную литературу, тем больше находил разрозненных и разнообразных наблюдений в этой области. В результате этих научно-литературных разработок я отыскал не менее десятка высококвалифицированных авторов примерно за полтора века, которые собирали наблюдения или размышляли над данным вопросом. И тем не менее вопрос этот был совершенно нов, далеко не все относились к нему серьёзно.

В августе 1923 года Центральный Комитет по улучшению быта учёных (ЦЕКУБУ) совершенно неожиданно, именно неожиданно, запросил академика Петра Петровича Лазарева о значении моих работ в данной области, и последний дал немедленно самый благоприятный отзыв. Скажу прямо, ответ академика П. П. Лазарева поразил меня своей несокрушимой уверенностью в исключительном научном значении наиболее уязвимых по тому времени моих исследований. В своём отзыве он писал о том, что эти работы имеют цель «установления общего закона», управляющего влиянием солнечных явлений на организм.<…>

Вскоре после такого блистательного отзыва Петра Петровича потребовали к ответу. Ему пришлось ехать для объяснений. После решительной поддержки Петра Петровича Лазарева придирки ко мне стали несколько уменьшаться количественно и затухать качественно. Наконец у меня появились открытые сторонники. Три французских учёных — врачи М. Фор, Г. Сарду и астроном Ж. Валло показали вторично, после меня, что большинство «внезапных смертей» падает на дни резкого усиления циклической деятельности Солнца.

С доктором Фором, членом Медицинской академии, и доктором Сарду, клиницистом, наша «солнечная» дружба не прекращалась с начала двадцатых годов. Они до самой Великой Отечественной войны состояли со мной в научной переписке и интересовались моими статистическими и экспериментальными работами по изучению проблемы «взрывы на Солнце  — внезапные смерти на Земле». М. Фора и Г. Сарду проблемы эпидемиологии не так интересовали, как «внезапные смерти», которые в годы максимальной активности Солнца в 95 процентах всех случаев падали именно на дни прохождения вспышек и протуберанцев через центральный меридиан Солнца. В основном это были случаи инфаркта миокарда и инсульты у лиц пожилого возраста.
Доктор М. Фор был теснейшим образом связан с астрономическими обсерваториями в Ницце, Медоне и Париже, которые снабжали его данными о деятельности Солнца за каждый день. Он обратил внимание па то, что иногда «внезапные смерти» концентрируются в течение нескольких дней, оставляя свободными значительные промежутки времени. Далее он заметил, что «дни концентрации» совпадают с нарушениями в работе аппаратов связи, с магнитными бурями и полярными сияниями. Сопоставление этих явлений привело его к астрономическим феноменам на поверхности Солнца и сблизило с астрономом Ж. Валло. Дальнейшие исследования М. Фора и Г. Сарду показали, что в дни солнечных бурь не только наблюдаются «внезапные смерти», но и вообще резко ухудшается состояние больных, страдающих самыми различными заболеваниями. Это уже был большой шаг вперед. Таким образом, он пришёл к прямому подтверждению моих работ о влиянии солнечных бурь на общее состояние человека и особенно на повышенную реактивность его нервной системы.
В следующие годы эти французские медики собрали статистический материал, характеризующий повышенную реактивность нервной системы человека. Это были самоубийства, несчастные случаи, истерические припадки, обострение психических заболеваний. Фор сопоставил с данными солнечных бурь также кровохарканья, исходя из материалов нескольких французских туберкулезных санаториев и диспансеров. И тут оказался отчётливый синхронизм.

Константин Эдуардович(5) хорошо знакомый с моими работами, тщательно проверял цифры, доводы и выводы и сотни раз обсуждал эти вопросы, возражая или соглашаясь, отвергая или принимая те или иные мои положения. Он также ничего не брал на веру и ничего не признавал не изучивши. Эти качества были его величайшими достоинствами. Всё должно было пройти через опыт, всё должно было подтвердиться математически. Даже здравый смысл иногда брался Константином Эдуардовичем под сомнение, особенно после работ Луи де Бройля, показавших, что волновые свойства обнаруживают все частицы, независимо от их природы и строения. Это было фактом, хотя в первом приближении маловероятным, и только математический аппарат давал замечательному открытию Луи де Бройля совершенное толкование. Дальнейшие открытия в том же направлении только углубили эту точку зрения: здравый смысл стал поистине относительным явлением, его также нужно было контролировать, давать ему математическое обоснование...

Константин Эдуардович Циолкщвский (5 [17] сентября 1857, Ижевское, Рязанская губерния — 19 сентября 1935, Калуга) — русский и советский учёный-автодидакт, разрабатывавший теоретические вопросы космонавтики, и мыслитель эзотерической ориентации, занимавшийся философскими проблемами освоения космоса

Когда я в первый раз рассказал о моих работах К. Э. Циолковскому, он подумал немного, потом постучал пальцем по голове и сказал:
— Куда же вы денете вот это? Неужели это тоже зависит от солнечных извержений?
— В известной мере, да, — ответил я.
— Как же далеко простирается ваша «известная мера»?
— Солнечные бури лишь изменяют функциональное состояние нервной системы, повышая её реактивность. Нервная система — первейший приёмник космических лучей в весьма неблагоприятном смысле. По-видимому, мозг и нервная система вообще реагируют на эти излучения с большой чувствительностью, и нет на Земле ни единого человека, который был бы свободен от этого — ни растения, ни микробы...
— Ого!
Так несколько скептически принял вначале мои работы Константин Эдуардович. А затем... он не только поверил им, но и убедился в их научном значении и защищал их от всяких нападок. <…>

Многие советские учёные также начали уже разделять мою точку зрения. Академик Василий Яковлевич Данилевский писал мне:
«...Могу лишь искренне приветствовать стремление уложить в рамки научного знания то, что до сих пор имело характер чуть не простой случайности, а не закономерной связи с могучими физическими влияниями, исходящими вне земной сферы. В самом деле, если вспомнить, что нас отделяют от Солнца всего лишь 109 его диаметров, то станет сразу как будто понятным, что всякие возмущения на Солнце электрической природы не могут не отзываться на живых существах Земли, которые при определённых условиях могут служить как бы резонаторами на эти возмущения. Я не думаю, чтобы, говоря вообще, только одна нервная система могла бы считаться «чувствительною» в этом отношении. Принципиально нельзя возражать против того, что и вообще всякая живая протоплазма может функционально реагировать на электрические колебания...» <…>

И всё же нападки на мои теории продолжались. Резкую отповедь дал Константин Эдуардович одному из начётчиков, восставших против моих работ в Калуге на обширной дискуссии по этому вопросу. Все нападали на меня, кроме двух лиц — беспартийного К. Э. Циолковского и молодого большевика Н. Куклина, который выступал не с кондачка, а глубоко изучив папки с моими материалами. Это было для меня незабываемое зрелище. В актовом зале бывшего реального училища, где когда-то мне был вручён аттестат зрелости, теперь под улюлюканье провинциальных (Калуга тогда была истинной провинцией) молодчиков мне хотели вручить диплом мракобеса. Но присутствующий там Константин Эдуардович отбил охоту сражаться со мной. Я был поражён его смелостью и настойчивостью. <…>

Большую поддержку я получил в то время от наркома здравоохранения Николая Александровича Семашко. Он сделал для идей космической биологии очень много. <…> Не ради бравады или удовольствия делал это Николай Александрович, а потому, что видел в них новое плодотворное направление в медицине, связанное с возможностью в конечном итоге предвидеть дни обострений тех или иных заболеваний и тем самым предупреждать их.

Николай Александрович Семашко (8 [20] сентября 1874 — 18 мая 1949, Москва) — советский партийный и государственный деятель, врач, один из организаторов системы здравоохранения в СССР (часто называемой моделью или системой Семашко). Академик АМН СССР (1944) и АПН РСФСР (1945)[2]

Не будем подробно останавливаться на установленных мною соотношениях между тем же космическим фактором и некоторыми эпидемическими заболеваниями — холерой, гриппом, возвратным тифом, дифтерией, полиомиелитом, а также заболеваемостью в животном и растительном мире. Эти исследования утвердили меня в той мысли, что циклическая деятельность Солнца является могущественным фактором, воздействующим на всю биосферу нашей планеты и, в частности, обусловливающим в определённой мере поведение человека. Историю моих работ я описал в 1928 году в августовском и сентябрьском номерах «Русско-немецкого медицинского журнала». Николай Александрович Семашко одобрил эти исследования и просил углубить их в область эпидемиологии, ибо предвидеть в области эпидемиологии — уже очень много.

Николай Александрович не только был редактором моих «ересей», но и разделял полностью точку зрения о необходимости глубокого изучения этих явлений природы. В это же время, в конце 20-х годов, И. В. Сталину была доложена суть моих работ в грубо извращенной форме, но после его личного разговора с Н. А. Семашко дело уладилось без каких-либо последствий. Однако мои недоброжелатели ещё долгое время обрушивали свой гнев на меня, чем премного вредили развитию научных работ. Из-за Солнца в те годы велись подлинные битвы. Некоторые учёные требовали от меня официального отказа от собственных многолетних исследований, публичного осквернения моих работ и отречения от них(6) (это требование было даже зафиксировано в протоколах ВАСХНИЛ). Но я крепился и не отрёкся. Тем дороже были для меня внимание и поддержка других учёных. Так, например, известный советский врач-инфекционист Глеб Александрович Ивашенцев, автор знаменитой книги «Курс инфекционных заболеваний» детально изучил мои исследования, не скупясь временем и силами. В ленинградской «Врачебной газете» за 1931 год он поместил замечательную статью «К проблеме этиологии и эпидемиологии гриппа». Эта статья слишком велика по размеру, чтобы её можно было процитировать здесь, но по своему удельному весу она играет такую значительную роль в эволюции наших медицинских знаний, что я отсылаю к ней каждого человека, будь то врач или биофизик, для непосредственного изучения её.
Доктор Г. А. Ивашенцев пишет: «...Если вирус гриппа существует постоянно и всюду, сохраняясь в организме человека, почему заболевания гриппом то малочисленны и легки по своему выражению, то скапливаются в эпидемические вспышки, то разливаются пандемией, уносящей миллионы жертв? Этот вопрос относится к большинству инфекционных заболеваний и прежде всего к так широко распространенным формам — скарлатине и дифтерии».<…>

Космическая эпидемиология — это особый раздел общей эпидемиологии и, по-видимому, наиболее важный, ибо большинство эпидемий и пандемий инфекционных заболеваний теснейшим образом связаны с солнечной активностью. Прав был академик В. Я. Данилевский, когда писал мне о «живых клетках», реагирующих на солнечное воздействие. Года за три до получения его письма я уже исподволь, на свой страх и риск, занимался этим вопросом. Я оборудовал микробиологический «кабинет» с отличным микроскопом Цейса, чашками Петри, термостатом и т. д., изучал русскую и зарубежную литературу и приобретал новейшие навыки микробиологического эксперимента. На это ушло немало времени и немало сил. Я экспериментировал с вульгарными микробами, с сапрофитами, с кишечной палочкой, с некоторыми спирохетами. Мы окружены со всех сторон миром микроорганизмов, как вульгарных, так и патогенных, вирулентных, и этот своеобразный мир мне надо было изучить — да ещё как! — во всех его деталях и подробностях. Я уже знал, что мне предстоит подметить нечто, мимо чего проходили тысячи тысяч исследователей, а именно — связь во времени некоторых важных изменений в микроорганизмах и солнечных извержениях(7).
Однако я не заметил и не мог заметить того, что заметил мой прямой последователь — врач-бактериолог Сергей Тимофеевич Вельховер, человек необычайного добродушия, пикнического телосложения, истинный исследователь природы. Он неоднократно посещал меня в Москве, демонстрировал свои замечательные наблюдения, таблицы и графики. Опытнейший бактериолог, он экспериментировал с коринебактериями и палочками Фридриха Леффлера и вот тут-то и подметил то, мимо чего проходили многие тысячи специалистов... Я поступлю правильно, если предоставлю самому Сергею Тимофеевичу рассказать о его открытии, кстати сказать, опубликованном несколько позже в советской научной прессе. <…>

 «Казань, 14 ноября 1934 года.
Глубокоуважаемый профессор.
Пользуясь случаем, позволю себе поделиться с вами данными о состоянии моих работ. В медико-бактериологическом разрезе мои работы ведутся по линии изучения дифтерии. Одна из деталей — достаточно, по-моему, разработанная за 10 месяцев путём ежедневных бактериологических и бактериоскопических наблюдений и исследований — состоит вот в чём: дифтероидные коринебактерии (атоксические и токсические) имеют так называемые метахроматические волютиновые зёрна. Зёрна эти в известные моменты дают (при окраске известными красителями, например щелочной синькой Леффлера) реакцию метахромазии, состоящую в том, что краска разлагается на свои компоненты и появляется другой цвет. В случае метиленовой сини зёрна волютина окрашиваются в красный цвет. Оказалось, что кривая этой красной метахромазии у дифтероидов имеет сезонный характер. Мною найдены и изучаются (материал охватывает десять лет) периоды, в которые метахромазия, наряду с феноменальными явлениями роста в средах, усиливается и вне зависимости от сезонных влияний. Феномен этих периодов я объясняю влиянием специфической солнечной выбросной радиации. Мои экспериментальные работы являются подтверждением ваших прежних теоретических исследований по дифтерии. Почему максимум дифтерийных заболеваний в прошлом приходится на нисходящую ветвь кривой пятнообразовательной деятельности Солнца? Для меня очень ясно, как тут обстоит дело: дифтероиды в годы подъёма циклической активности Солнца и в год максимума её в избытке получали «X» (назовем так), специфическую энергию Солнца и благодаря этому становились «насыщенными» и «напитанными» в своем волютиновом депо, что обусловливало их вульгарность, их сапрофитность; с убылью этой «X» энергии волютиновая функция их ослабевала и в общем масштабе их токсичность повышалась, что и обусловливало увеличение числа дифтерийных заболеваний человека. Десятимесячные ежедневные наблюдения над очень тонкой реакцией метахромазии воспроизвели этот процесс в миниатюре. Подробности я здесь опускаю. Мне очень приятно сообщить вам, что ваша теория, изложенная в книге «Эпидемические катастрофы и периодическая деятельность Солнца» целиком подтверждается на моих экспериментальных исследованиях по дифтерии»(8).

Если солнечные излучения способны изменять вирулентность микроорганизмов в известных пределах, если, наконец, каждый вид микроорганизмов реагирует на определённый вид выбросов Солнца, какие большие перспективы открываются перед нами в отношении предсказания и прогноза, в отношении тактики и стратегии эпидемиологии(9).

По прошествии двадцати двух лет от начала моих работ, а именно в 1937 году, Парижская академия медицины в лице действительного члена этой Академии профессора Леньель-Лавастина обратилась ко мне за разрешением собрать в единую монографию мои основные работы по медицинской космобиологии, опубликованные во Франции и Германии, и издать их в Париже под грифом Парижской академии медицины. Меня же профессор Леньель-Лавастин просил написать введение и заключение. В следующем 1938 году моя монография «Эпидемии и электромагнитные пертурбации внешней среды» вышла в свет на французском языке. Её доброжелательно приняли во многих странах мира. Я получил сотни писем из Европы и Америки, сотни вопросов зарубежных врачей эпидемиологов, бактериологов и микробиологов и сотни поздравлений.

В сентябре 1939 года за обоснование космической биологии я был избран почетным президентом Международного конгресса по биологической физике и космической биологии.
В том же году японские учёные М. Таката, С. Таката и Т. Марацуги, исходя из моих работ 1915-1929 годов, установили коллоидную Эф-реакцию крови человека на воздействие солнечных вспышек. Тогда же сотни врачей во всём мире могли удостоверить справедливость этой реакции. При отсутствии солнечных вспышек реакция не осуществляется. Стены домов или облачность не уничтожают феномена. Он возникает сразу же с первым лучом восходящего бурного Солнца и прекращается с его последним лучом, то есть с закатом. Это навело на мысль, что Эф-реакцию вызывают электромагнитные колебания, распространяющиеся прямолинейно. Реакция Таката-Таката-Марацуги является поистине тончайшим мастерством биологического эксперимента. Она появляется только при строго определённых условиях. Во-первых, необходимо, чтобы возмущённое место на Солнце находилось в плоскости центрального солнечного меридиана, во-вторых, испытуемый человек и лаборант, берущий кровь у него, должны помещаться на хорошем изоляторе, то есть они должны быть электрически изолированы от земли.

В период 1951-1962 годов профессор физической химии Джорджио Пиккарди (Флоренция) показал, что скорость коллоидных и физико-химических реакций на всей поверхности планеты (биосферы) стоит в прямой зависимости от солнечных вспышек и отчасти от географического положения места на земном меридиане, что было мною предсказано ещё в двадцатых годах, как результат наклона земной оси. Эти исследования привлекли всеобщее внимание учёных. Во многих пунктах Европы и Африки, по указанию профессора Пиккарди, были получены определённые результаты со многими автоматизированными реакциями (для получения совершенной точности). Эти замечательные работы при огромном числе реакций (свыше 200 000) позволили вплотную подойти к разгадке механизма действия нестационарных солнечных радиаций на живые клетки. Как и следовало ожидать, этот механизм лежит на молекулярном уровне. Но и лучи Джорджио Пиккарди, действующие на химические реакции, могут быть экранированы металлическим листком, и тогда обычной реакции пе наступает. Естественно задать вопрос: что же это за лучи? Уж не те ли это лучи, от которых я искал защиты для больных в бронированных камерах ровно четверть века назад?

Опыты профессора Пиккарди и его многочисленных коллег являются великолепным подтверждением всех моих работ, родившихся в Советском Союзе в области космической биологии. Это — триумф научного мышления, совершивший долгий путь: от первых наблюдений и интуиции к явлениям, протекающим в колбе.
Однако для того чтобы от сложных статистических обобщений перейти к химическому эксперименту, понадобились большие открытия в смежных областях науки. За истекшие годы было установлено, что вода при температуре до 35°С имеет кристаллическое строение, а свыше 35°С плавится. В организме теплокровных вода лишена своей кристаллической структуры.
И вот оказывается, что взрывные излучения Солнца разрушают структуру воды при комнатной температуре. «Те свойства воды, которые зависят от её структуры, легко нарушаются под воздействием космических сил», — пишет профессор Джорджио Пиккарди. То же происходит с эволюцией (осаждением) коллоидов. Как только пропадает пространственная структура воды, коллоидные частицы быстро седиментируют(10).
Как известно, наш организм, его клетки, ткани и органы представляют собой коллоидные образования, дисперсные системы, погружённые в дисперсную среду — воду. Легко понять, какое фундаментальное значение для познания жизненных отправлений организма, его различных функций и особенно для разгадки механизма старения имеют эти работы.

Мои первоначальные работы в области космической биологии, в конечном счете, сводились к основным положениям:
1. Определить степень влияния солнечных пертурбаций на те или иные биологические явления.
2. Получить возможность предвидения или прогноза за достаточно длительный срок до их наступления.
3. Научиться бороться с неблагоприятными воздействиями на организм солнечных пертурбаций и выработать способы реальной защиты от них.

Таким образом, мои космобиологические работы должны были привести к тому, к чему приводит развитие всякой биологической науки: к раннему предвидению патологических явлений и защите жизни! Возникает вопрос о том, насколько неотвратимы солнечные воздействия на человека. Найдёт ли он когда-нибудь защиту от них или будет навсегда обречён влачить цепи рабства у солнечных вспышек и солнечных извержений? Что можно сказать по данному поводу? Оказывается, можно сказать немало. Так, например, мне удалось установить, что до введения прививок от дифтерии кривая частоты смертности от этой болезни была контрпараллельна солнечному числу Вольфа. После введения серотерапии строгая графическая связь с солнцедеятельностью исчезла. Что это значит? Это значит, что человек силой науки пресёк стихийную деятельность природы(11). Чем глубже будут опускаться биологические и медицинские науки в самую суть явлений, тем легче будет человеку справляться со стихийными силами космоса. Самая тонкая и глубокая теория всегда приводит к практике.